«Не простое яичко, а расписное». Часть 4

 

«Не простое яичко, а расписное»

Автор текста: Бусева-Давыдова И.Л.

Одно из самых традицион­ных майданско-крутцовских изделий — деревян­ные яички, и один из самых традиционных сюжетов росписи на них — птицы. Не жар-птицы, не диковинные обитатели зоопарков — обыкно­венные наши домашние курочки. И занимаются они обыкновенными делами — клюют ягоды, насиживают яйца, гуляют с цыплятами.

Рисуют их мастерицы буквально одним очерком — быстрым движением пера: не одну тысячу таких курочек каждая нарисовала за свою жизнь! Этим-то они и хороши. Давняя традиция и многолет­няя работа послужили основой неподражаемого артистизма, еще более удивляющего в скромном сюжете и маленьком размере — ведь эти яич­ки делаются не крупнее настоящего куриного яйца.

Попробуйте-ка изобразить что-нибудь на деревянном яйце! Оно словно само выскальзы­вает из рук, перо идет криво, узор не уклады­вается, домики выходят перекошенные, а люди такие, что хоть иллюстрируй ими стихи Корнея Чуковского: «Жил на свете человек — скрючен­ные ножки...»

А вот крутцовцы справляются с этой задачей виртуозно. Они давно выработали простую и красивую схему: яйцо опоясывается вдоль гир­ляндой, которая делит его на две половины, а на каждой половине в центре пишется пышный цветок. Изредка, для разнообразия, яйцо делится поперечными поясками, иногда — только про­дольными, но всегда они подчеркивают осязае­мую округлость предмета.

Еще сложнее изобразить что-нибудь на боку яйца. Вот художница очертила вытянутый, зао­стренный овал — живописное поле. В центре его — курочка. Линия ее грудки и брюшка повто­ряет нижнюю линию овала; вскинутая головка, крылышки, хвост, как и деревья по бокам, соот­ветствуют вытянутой форме и направляют наш взгляд вверх, где сияет красное солнышко. Край его диска вторит низу овала, а черточки-лучи направляют движение композиции вниз, оконча­тельно замыкая ее в форму овала. А вот другая курочка — не курочка, а настоящая пава: крылья розовые, брюшко синее, на шейке желтый ворот­ничок. Эта курочка так плотно вписана в овал, так тесно охвачена его плавным контуром, что яйцо кажется ее гнездышком, теплым и уютным.

Круглится головка, упруго сбегает вниз линия грудки, задорно торчит носик, топор­щится хвост, а черные отпечатки штампика-тычка. выходящие за линию контура, создают впечатление пушистых перьев. И сидит такая курочка ряба на солнечно-золотом фоне, в зеле­ной травке, написанной несколькими уверен­ными штрихами, а под лапками у нее — пронзи­тельно-алые сполохи. К чему здесь красный цвет? Сама мастерица скажет вам только, что так красивее. Но вспомним: еще у древних язычни­ков яйцо было символом солнца, символом жизни. Желтый, красный, зеленый — солнце, огонь, трава — это сама жизнь, весенняя, празд­ничная, ликующая. А курочка, может, вовсе и не курочка, а древняя птица Феникс?

Не только курочек рисуют на яйцах крутцовцы. Тут и солнце, и радуга, и дома, и деревья, и даже многоэтажная избушка на курьих ножках!

Могут они нарисовать и Спасскую башню со звездой и курантами. Башня сверкает всеми цве­тами радуги, но стоит она не на Красной пло­щади, а на зеленом лугу, среди деревьев, словно волшебной силой перенесенная в Крутец. А ведь и впрямь — образ Кремля всегда с нами: в Крутце ли, в Ленинграде или Владивостоке мы про­вожаем уходящий день и встречаем новый боем Кремлевских курантов.

Жители Крутца любят писать на яичках доб­рые пожелания покупателям: «Счастья вашей семье!», «Хорошего праздника!».

Деревянные сестрички

Все яички крутцовских ма­стериц разные. Наверное, если б художницы и захотели, все равно не смогли бы повторить сами себя, а тем более — друг друга.

Решили как-то раз две молодые мастерицы расписать матрешки одинаково: у одной вокруг лица обо­док, и у другой тоже; у одной на платке роза, и у другой такая же, фартуки у обеих в крупных бутонах, да и ростом красавицы друг другу вро­вень. Близнецами должны были казаться эти матрешки. А вышло, как на тех картинках, что печатают в журналах для тренировки памяти: с первого взгляда они выглядят одинаковыми, а начнешь вглядываться — и найдешь десятка два различий. Так и тут: ободок у одной матрешки широкий, у другой — совсем узенький; у одной оборки по нему голубые, у другой — розовые; у одной платок зеленый в розовый горошек, и роза на нем в тон, а у другой — брусничный, с желтой розой, да еще расшитый белильными точками.

А уж бутоны-то — и вовсе у разных садовни­ков выросли! На одной матрешке они крупные, сочные, словно на глазах лопаются: из оранже­вого лепестка проглядывает желтое нутро, а посередине горит-переливается оранжевая по­лоска. Не цветы, а салют рвется вверх без удержу — того и гляди, фартук загорится! У вто­рой же матрешки бутоны нежные, будто не­много увядшие — тяжело им на тонких стеблях: клонят книзу головки, вот-вот осыплют розовые лепестки, потеряют зеленую сердцевинку. Поэ­тому и характеры у матрешек разные. Одна смелая, решительная, а другая мягкая, задум­чивая — глядит на всех огромными глазами, узорные рукава опустила, мечтает неведомо о чем.

    

А этим матрешкам мечтать некогда — у каж­дой двое младенцев на руках. Расписывали их родные сестры — Мария Федосеевна Масягина и Антонина Федосеевна Вилкова, но манера у се­стер совсем не похожая: у первой — живописная, у второй — графическая, строгая. И техника тоже разная — анилин и масляные краски. Мария Федосеевна щедро набросала по фиолетовому фону густо-розовые и синие цветы да красную землянику, смело положила желтые рукава в раз­ноцветных горохах. Антонина Федосеевна на белом фоне нарисовала три ярких венчика, как три звезды, да пустила густую ветку с зелеными и красными листьями. На одной матрешке все немного размыто, смазано, на другой — резко, четко, контрастно. Первая много говорит, но все же недоговаривает, а вторая — лаконична, как пословица: ни прибавить, ни отнять.

Матрешка Антонины Федосеевны уверена в себе, младенцев держит крепко, а они мирно посасывают пустышки и смотрят вокруг любо­пытными глазами. Матрешка ее сестры — беспо­койная, озабоченная, один ребеночек у нее спит, а другой крутится так, что завязка на одеяле перекосилась. И все же эти матрешки — друг другу родня. Звездные цветы на одном фартуке расположены точно так же, как анилиновые розы на другом, а одеяльца на близнецах одной сестрицы сшиты из той же ткани, что рубаха дру­гой. Работали Мария Федосеевна и Антонина Федосеевна порознь, а попали их матрешки к одной хозяйке — и получился ансамбль!

Не просто многообразие, но единство в мно­гообразии—вот еще одно привлекательное свойство изделий Крутца. Каждая многоместная матрешка — это ансамбль в полном смысле слова. Настоящая мастерица продумывает роспись всех матрешек, от маленькой до боль­шой. Вот на крошке матрешке нарисованы закрытые бутоны, на ее сестричке они уже при­открылись, на следующей по размеру — лопнули, а дальше появился цветок. К нему добавился еще один цветок, полуоткрытый, затем откры­лись еще два, три, четыре... И наконец, на самой большой матрешке — целый букет, на оранжевом фоне, рядом с которым так красиво смотрятся зеленый платок и зеленые листья.

А здесь ансамбль строится по-другому. Нари­совала художница на матрешке-тройняшке розу. Показалось бедновато. Следующей матрешке к розе добавила два василька. Затем решила убрать розу совсем, а рядом с голубым василь­ком нарисовать розовый. А если одни только розовые васильки оставить? Нет, не то. Попробо­вать подрисовать к ним ромашку? А если к ромашке — опять розы? И вот стоим мы теперь у прилавка и выбираем: что лучше — розовая ромашка или синяя? Гладкий платок или в крапинках? Роза или василек? А хороши они вместе, рядом — так, как вы видите их на этой фотогра­фии.

  

Точно так же нельзя выбрать одну только голубую миску у молодой художницы Елены Винокуровой. Вот эта — самая большая. На ней и церкви нарисованы, и деревья, и домики, а на одном доме петушок сидит и держит в клюве конвертик с надписью «Мир». Эта миска — поменьше: на ней мельница крыльями машет, а под мостиком лодочка плывет. У этой — донышко розовое, на боку медведь Машеньку несет. На этой — девочка с ведрами, кошка да собака. Ну, а последняя — совсем крошка, в ладони спрятать можно. На дне ее — кот усатый. И у всех внутри по бортику — венок из бутонов, а в него будто ландыши вплетены: нарядно смот­рятся белильные точки на голубом поле. Целый сервиз получился! Кстати, художница и люби­тельница крутцовских изделий Тамара Ивановна Санчес так и подбирает вещи — «сервизами»: один — красный, другой — голубой, третий — зеленый...

Роспись этих мисок неразрывно связана с формой самого изделия. Миска круглая — и рису­нок ложится кругами: внешний бортик — с пей­зажами, внутренний —с цветочным венком. Дальше, в месте перехода от бортика к донышку, желтый ободок, а на дне роспись тоже идет вкруговую, так что церкви упираются ку­полами друг в друга. Эту посуду обязательно надо покрутить в руках — иначе всего не рассмот­ришь.

  

Но ведь так же она крутилась и на токар­ном станке, где ее точили, и движение рез­ца словно запечатлелось в ней навечно. Т. С. Семенова, первый исследователь искус­ства Крутца, писала, что почти все крутцовские поделки есть «формы вращения»: они кру­глые, и это создает немалые трудности для художника.

Легче придумать матрешке кра­сивый фартук: он ведь тоже не плоский! Можно пустить по нему цветы венком, а в центре нари­совать большой цветок или веточку. Можно раз­бросать цветы вроде бы небрежно, но так, чтобы они легли почти точно в шахматном порядке: фартук получится легкий и нарядный. А можно дать матрешкам в руки по длинной гирлянде, направить одну вверх, другую вниз. Вот так наряд получился!

 

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ под названием «Истоки крутцовских росписей»

 

Источник: Бусева-Давыдова И.Л. Игрушки Крутца./ Ирина Леонидовна Бусева-Давылова; фотоиллюстрации А. Костин, иллюстрации А. Драговой. – М.: Детская литература, 1991. – 48 с. - (Народные промыслы). Рассказ о народном промысле деревянных игрушек и посуды, возникшем и получившем развитие в селе Крутец Нижегородской области.