Илья Муромец и Батый

 

Красота народного творчества
Богатырские былины
Илья Муромец и Батый

Богатырские былины, обработанные Валентином Старостиным и иллюстрированные художником из Палеха Михаилом Шемякиным, удивительным образом берут в полон наше внимание.  Напевные мелодичные строки, передающие необыкновенное богатство и завораживающую красоту русского языка, обрамлены иллюстрациями палехского художника. Они гармонично в едином стиле дополняют друг друга и перетекают друг из друга.

Празднична палехская палитра Михаила Шемякина… Итак, «Илья Муромец и Батый».

Источник: Старостин В. Илья Муромец: Богатырские былины./ в обработке Василия Старостина, художник Михаил Шемаров из Палеха. – М.: Издательство "Советская Россия", 1967. – 160 с., илл.

 

И шумит, и гремит рать неверная.
И от покрику злоязычного
Унывает сердце человеческое.
Как построил Батый пес Батыевич
На холме-высоте золотой шатер.
На возвышине шатер стоит-поблескивает,
Из шатра Батый на Киев поглядывает,
Да татаровям своим он приказывает:
«Приведите мне, мурзы, татарина,
Кой лучше всех да и кой и толще всех,
По глазам чтоб был он глазастее,
По ушам чтоб был он ушастее,
Чтобы горлом он был всех горластее,
Чтобы знал-понимал речи русские!»

Басурманина Батыю отыскивали,
Отобрали, снарядили, напоказ привели:
Он мордаст, он глазаст, он ушаст, он горласт,
На язык горазд и на брань крикаст.
И Батый на Русь его с наказом послал.
На коне посол, как гора, сидит,
Губы выпятил, бельма вытаращил,
Про себя твердит наказы Батыевы.
Заявился злоносец в стольный Киев-град,
Доезжал губастый до Владимира,
До двора ушастый до просторного,
Оглушал горластый челядинцев-слуг,
Не спускал коня глазастый на посыльный двор.
На коне въезжал в палату белокаменную.
Потоптал он мосты, дорогие ковры,
Открывал-растворял двери с грохотом,
Растолкал-распихал всех князей да бояр,
Подбегал ко столу белодубовому.

Он садился перед князем развалисто,
Злую грамоту читал да выкрикивал:
«Владимир-князь стольно-киевский!
Очищай ты все улицы стрелецкие,
Все дворы-терема княженецкие,
Убери-прибери светлы горницы,
Разукрась все палаты белокаменные
Для меня, для Батыя для Батыевича!
Очищай ты и церкви соборные
Под просторные под конюшенки!
По всем улицам-переулочкам
Ты наставь-накури зелена вина,
Ты налей-навари пива пьяного,
Наготовь-наведи меду сладкого,
Чтоб на каждом шагу близко-по-близку
Все стояло везде бочка-о-бочку,
Чтобы было у чего нам стоять-пировать,
Чтобы было мне, Батыю, где поцарствовать!
Ты признай над собой мою царскую власть,
Упокой-услади всю татарскую рать,
Я за то тебя буду миловать!

Если ж воли моей ты не выполнишь,
То с живого с тебя твою шкуру сниму,
Да на солнышке ее повысушу,
Напоказ у шатра ее повывешу!»
Князь слушает да туманится.
Ох, немалое то дело, ох, великое!
И садится Владимир на бархатный стул,
Покладает на стол чистобельный лист,
И берет в руки он золотое перо,
И Батыю царю пишет грамоту,
Ответную пишет тихую,
Да покорливую, да несмелую,
Негордую, нетвердую:
«Покоритель подвселенной, повелитель Батый!
Я очищу тебе улицы стрелецкие,
Терема-дворцы, палаты каменные,
Пива, браги, вина я повыставлю,
Я наставлю столов, устелю, уберу,
Наношу, нагружу я гусей-лебедей,
Ветчины, жаренины, говядины,
Я во всем твою волю выполню!»
Эту грамотку Владимирову
Получал Батый, перечитывал,
Заскакал по шатру царь от радости,
О карман рукой заприхлопывал,
Каблуком по земле запритопывал:
«Вот она, вот она, Русь святая моя!
Владимир-князь — под пятой у меня!»

А на эту пору Илья Муромец
Тратил времечко на поиски своих богатырей.

Да наехал он на силу на татарскую:
Сколько тут ее нагнано-напружено,
Будто вешнею водою да нанесено!
Как тут мать сыра земля ее выдерживает,
Как провалиной провальной не расступится!
От испарины, от пару от конинного
Солнце красное на небе померкнуло,
А в ночах ясный месяц потускнел-побледнел,
Звезды частые затемнилися.
Как от духу-то от татарского
Разум меркнет, душа задыхается,
Унывает сердце человеческое.
И сказал себе Илья Муромец:
«Одному мне, знать, выступать-воевать!»

На татарскую силу могуч богатырь
Возбудил-поднял неукротимый дух,
Раскалил-разжег сердце пламенное,
Распалил-расхрабрил удаль буйную,
Разъярил-напустил коня доброго.
Грозной бурей Илья надвигается,
Мчит-летит на орду, на оравину.
Он сечет татарву, будто косит траву,
И не ест, и не пьет по три дня подряд,
И не спит богатырь по три ноченьки,
Ратный подвиг свершает без роздыха.

Вдруг возговорил богатырский конь:
«Ты, хозяин мой, удалой боец,
Святорусский богатырь Илья Муромец!
Эта сила — несметица несметная:
Ни побить тебе, ни потоптать ее мне!
А пока мои ноги не изъезжены,
А пока мои силы не измотаны,
Дай тебя, Илья, скорее вывезу
Из сраженья отсюда в безопасицу!»
На коня Илья рассержается:
«Ах ты, волчья сыть, травяной мешок,
Что там каркаешь, ворона пустоперая?
А нигде еще такого и не видано,
Ни в каких землях и не слыхано,
Чтобы русский богатырь да из бою бежал!
Не пойду я вон с битвы-сеченья!»
По крутым бокам до кровавины
Бьет Илья коня до мяса черного.
Борзый конь на дыбы возвивается.

С новой силой бой разгорается
Еще по три дня, по три ноченьки!
Вещим словом еше богатырский конь
Проязычил опять, он провещился:
«Ты, хозяин мой Илья Муромец!
Нам одним с тобой не управиться,
Не побить, не одолеть силы вражеской!
У того ли у Батыя у Батыевича
Еще новая хитринка наухитрена:
Он собрал-ухоронил басурманскую рать
За тремя за подкопами глубокими!
Как во первый подкоп мы просядем с тобой,
Я из той-то подкопины повыскочу,
И тебя, богатырь, я повынесу!
Из второй я повыскочу-повынесу!
Но из третьей тебя мне не вынести.
И остаться тебе у Батыя в плену
Во каменной подземелине!»

Тут стар казак Илья Муромец
Не поверил богатырь тем вещим словам.
Не жалеючи бьет он, кровавит коня,
И бранит, и корит, и выговаривает:
«Что за конь? Ты не конь! Мне не друг,
Не слуга!
Ты кому это, собака, подслуживаешь?
Не Батыю ли злодею-басурманину?»
Не боится подкопищ татарских Илья,
Снова бьет татарву, будто косит траву.
Он скор, он могуч, он грозен врагу!
Молодецкая сила в нем не тратится,
На коне Илья сидит, не старится,
Меч не тупится, копье не ломится,
Калена стрела бьет без промаху!

Но попал в подкоп удалой Илья,
Из подкопа того он повыскочил,
Во второй провалился — повыскочил.
А из третьего подкопа конь не вынес его.
Камень крут, высока, неприступна стена.
Где ты, Русь моя — святая родина!
Как узнал Батый, что в подкопе Илья,
Возревел-возгремел, словно гром-гроза:

«Ты сбирайся, рать басурманская,
Киев-град теперь я взятьем возьму!»
К стольну Киеву враги приближаются,
Все князья да бояре разбегаются.
Владимир-князь со страху кончается.
Выходили тут три старинушки.
От годов да от бедности подсохли они.

Как подсохлые три деда, три подсушины,
Сокликали они чернедь черную:
«Кузнецы-молодцы, мужики-вахлаки,
Вы очнитеся, вы сходитеся!
Занимайте все улицы стрелецкие,
Опрокиньте на них столья браные,
Раскидайте с них явства сахарные,
Поравлейте все зелено вино,
Брагу хмельную, пиво пьяное!
Разнесите вы терема-дворцы,
Разорвите все золоты шатры,
Чтобы не было ни пристаниша,
Ни постоища для басурманских псов,
И ни гульбиша для гуляк-вояк!
Не дадим мы Батыю псу Батыевичу
Над святою над Русью праздник праздновать,
Свой поганый, татарский пир победный справлять!
Пир иной гостям уготовим мы!
Старики! Юнцы! Жены-матери!
Вы идите на стены на киевские,
Вы встречайте гостей непрошеных,
Кто мечом, кто стрелой, кто и камнем простым,
Кто водой-кипятком, кто горючей смолой!»

Понахлынула рать татарская,
Привалила ко стенам ко киевским.
Загрохали тараны стенобойные,
Загудели камни осадные,
Засвистали там стрелы летучие,
Застонали те стены каменные,
Загремели ворота чугунные.

Грозный грохот под стенами разрастается,
Стены ж каменные не рассыпаются.
И не гнутся они, и не ломятся,
На шелистые проломы не колются.
И ворота с петель не срываются,
Только громом на удары отзываются.
Выходили на стену старцы древние,
День и ночь они бились-ратились,
Порубили силу первую татарскую,
Навалили побитых до полустены,
Да сложили и свои седые головы.
А Батый от досады разрывается.
Сила новая под стены набирается!
Вновь гремят орудья стенобойные,
Стонут стены кругом крепко-каменные.
Гром да грохот кругом разрастается,
А стена все стоит не рассыпается.
И не гнется она, и не ломится,
На шелистые проломы не колется.
И ворота с петель не срываются,
Только гулом на удары отзываются.
Выходили на стену городовую,
На высокую юные подросточки.
И сразились они и погубили всю
И вторую ту силу басурманскую,
Навалили побитых до стенных зубцов,
Но сложили и свои младые головы.
А Батый бесится, разъяряется.
Третья сила под стены набирается.
Все гремят еще тараны стенобойные,
Стонут стены кругом крепко-каменные,
Но не гнутся они и не ломятся,
На щелистые проломы не колются.
Выходили на стену жены-матери
На зашиту последние защитники.
День и ночь они бились-ратились,
Порубили третью силу всю татарскую,
Но сложили и свои они головушки.

И восплакалась стена осиротелая:
Ведь осталась она без защитников!
И погнулась тут, и поломалася,
И ворота с петель посрывалися,
С громом-грохотом посвалилися.
Ворвались татары в стольный Киев-град.
Не орда, не орава — недобитыши,
Понеслись, порассыпались по улицам,
Чтобы пир пировать, чтоб разгулом гулять,
Чтоб дуван собрать, чтоб полон согнать.

Но дуван собрать было не с кого,
А в полон согнать было некого!
Посожжены ведь все улицы стрелецкие,
Поразрушены все палаты-дворцы,
Порастоптаны яства сахарные,
Поразлиты питья все медвяные,
Порасплесканы браги хмельные,
Поразбрызганы пива пьяные,
Повылито все зелено вино!
Рыщут-ищут татарские последыши,
Не находят себе счастья-прибыли,
На Батыя бранятся-ругаются:
«Ты нас в Киев зазывал, чтобы пир пировать,
А нам в Киеве теперь тут беду бедовать:
Ни утех, ни потех, ни даров, ни забав‚
Ни попить, ни поесть, ни поспать-отдохнуть!»

 

Источник:

Старостин В. Илья Муромец: Богатырские былины./ в обработке Василия Старостина, художник Михаил Шемаров из Палеха. – М.: Издательство "Советская Россия", 1967. – 160 с., илл.