Анисимов А.И. – реставратор, спасший великие иконы

 

Анисимов А.И. – реставратор, спасший великие иконы
Анисимов Александр Иванович (1877—1937)
Мало кто из людей, поражённых красотой древних икон, задумывается над тем, какой титанический труд проделан реставраторами, прежде чем из глубины веков на нас взглянули лики святых. Подвиг этих скромных героев известен лишь узкому профессиональному кругу.

И мы должны быть благодарны всей душой за сохранение святынь наших – иконы «Троица» и иконы «Владимирская Богоматерь» бесстрашному искусствоведу и реставратору А.И. Анисимову, имя которого замалчивалось в течение всех лет Советской власти, художнику Грабарю Э. и реставратору Григорию Чирикову (потомственный «иконник» - старообрядец, посвящённый в секреты древнего мастерства). Сейчас, благодаря усилиям и публикациям Г. Вздорнова, Е. Кончина, Д. Лихачева, И. Кызласовой, стали известны многие искусствоведчес­кие работы А. Анисимова и его жизненный путь. Хочется остановиться на судьбе А. Анисимова, как самой потрясающей и трагичной.

Кустодиев Б.М. Портрет искусствоведа и реставратора А.И. Анисимова. Масло. 1915(1919). Русский музей

Родился Анисимов А.И. 30 марта (11 апреля) 1877 года в Санкт-Петербурге в семье земского статистика. Окончил 2-ю Московскую гимназию и историко-филологический факультет Московского университета (1900—1904). Он был высокообразованным искусствоведом и много и плодотворно трудился во имя спасения изумительной русской старины.

После окончания Московского университета А.И. Анисимов свыше десяти лет учительствовал в селе Григорьеве, в трех верстах от Великого Новгорода, и там начал свой подвижнический труд по реставрации, расчистке и сохра­нению выдающихся памятников архитектуры и иконопи­си Великого Новгорода.

Потрясает статья А.И. Анисимова в отстаивании русской культуры, которая называется «Исчезающий Новго­род», опубликованная еще в 1916 году в газете «Речь». Слова Анисимова, его страсть, его аргументы и сегодня звучат так же злободневно для многих мест нашей России, как и целый век назад. Вот некоторые выдержки: «Есть в Новгороде Великом место, исключительное по красоте и по своему историческому значению. Центр его — широкие истоки Волхова из Ильмень-озера с изумрудными поем­ными лугами. Периферия его: Рюриково Городище — древняя резиденция всех князей Новгородских, знамени­тая церковь Спаса Нередицкого - памятник русской жи­вописи XII века, дошедший до нас в полной почти непри­косновенности, Юрьев монастырь — детище Ярослава Му­дрого, Всеволода Мстиславовича и фафини Орловой-Чесменской, несравненный в величии своих белых церквей и золотистых глав, южные оконечности великого города и, наконец, ветхие башенные стены Новгородского кремля. Теперь этому замечательному месту, этому памятнику памятников грозит гибель.

Железнодорожные линии Нарва — Валдай и Петроград — Орел, проходящие мимо Новгорода, избрали это великое когда-то средоточие русского севера местом своего пути.

...Но неужели те, кто губит безвоз­вратно великие остатки своего велико­го прошлого, думают, что они оказы­вают услуги родной культуре? Разве не мерится высота этой последней степе­нью сознательности отношения к сво­ему прошлому, уважения и любви к нему? Это для дикаря историческое лицо его народа — ничто. Культурному же человеку оно дорого, ибо он сознает, что и сам он нечто только потому, что является частичным отражением этого великого национального лица. Любят ли и уважают свой русский народ те, кто шаг за шагом отнимают у него возможность в дальнейшем разо­браться в своем самобытном облике, понять, оценить и почувствовать само­го себя, свою значительность и дав­нюю культурность? Как будто нельзя сочетать прогресс материальной куль­туры и техники с бережным отноше­нием к старине! Как будто лучшее бу­дущее должно и может родиться толь­ко при условии полного уничтожения прошлого!»

По этим словам можно до­статочно точно представить душевный мир и темперамент А.И. Анисимова.

Верный страж и ревностный блюститель
Матушки Владимирской, — тебе —
Два ключа: златой в Ее обитель,
Ржавый — к нашей горестной судьбе. (М. Волошин)

Икона. Богоматерь Владимирская пер. пол. XII в.

Поэтические строки поэта и художника Максимилиана Волошина посвящены искусствоведу Алексан­дру Анисимову, который в 1929 году переживал один из самых сложных периодов своей жизни. Радостный - по­тому что в Праге была напечатана одна из лучших его книг об истории создания, бытования и реставрации величайшей русской святыни — Владимирской иконы Божией Матери. Драматический - потому что публикация его книги за границей вызвала осуждение властей и тогдашней «художественной общественности», обвинение в ан­тисоветизме, изгнание со всех мест его работы, арест и высылку на север, в Кемь, а затем на Соловки. А события, которые поспособствовали аресту Анисимова, развивались стремительно…

… 14 декабря 1918 года по Московскому Кремлю шли двенадцать человек: революционеры и священники, искусствоведы и финансисты. Только событие чрезвычайной важности могло свести вместе таких разных людей в самом сердце большевистской революции.

Группа вошла в Успенский собор, приблизились к киоту слева от Царских врат и извлекли главную святыню России — Владимирскую икону Богоматери. Она находилась в великой стадии разрушения: «Икона покрыта густым слоем потемневшей, вскипевшей олифы, на которой появились грибообразные наросты и вспученности, начавшие сдирать живопись и вызывать осыпь краски. На лике Богоматери по щеке в вертикальном направлении легко заметно вздутие. По левой стороне доски имеются трещины, когда-то заделанные... Фон весь покрыт мелкими выпадами от гвоздей». Создание Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи в июне 1918 года совпало с началом Гражданской войны. Сам факт существования такой комиссии в стране, раздираемой враждой и ненавистью, был чудом, а работа искусствоведов и реставраторов — научным и человеческим подвигом. Большевики видели в ней орудие наступления на Церковь, а Церковь — средство спасения религиозных святынь от революционного террора и вандализма.

Из письма Анисимова Игорю Грабарю: «Местный викарий епископ Варсонофий отнёсся к нам вполне любезно и разумно. На другой день по нашем приезде „Успение“ Рублёва было вынуто из иконостаса, перенесено в архиерейский дом и освобождено от оклада. А на третьи сутки начались работы по расчистке и проклейке. (...) С епископом мы очень ладим, как я Вам и предсказывал. (...) Я предложил ему отобрать из вещей, вышедших из употребления, все достойные охраны и устроить специальное древлехранилище, отдав на это половину своего большого и хорошего дома. И он отозвался очень сочувственно, и кое-что мы уже начали приводить в исполнение». Из письма тому же адресату десять дней спустя: «В эту субботу был арестован епископ Варсонофий в момент возвращения со мною в экипаже из Гориц. На рассвете следующего дня он был выведен с игуменией Ферапонтова монастыря, двумя горожанами и двумя крестьянами в поле и расстрелян. Расстрел произвели присланные из Череповца красноармейцы. Стреляли в спину. Передают, что епископ был убит только седьмым залпом и в ожидании смерти всё время молился с поднятыми к небу руками и призывал к миру. (...) Жизнь здесь, и раньше не весёлая, превратилась в какой-то кошмар: чувствуешь себя запертым в тесный зловонный зверинец, где принуждён испытывать все ужасы соседства с существами, коим нет имени. Но закончить работу необходимо».

От того, какие ценности удалось спасти из пламени Гражданской войны «фанатикам» из комиссии, захватывает дух. Это оставшиеся наперечёт домонгольские иконы, включая образ Димитрия Солунского, почти все произведения, которые сейчас приписываются Андрею Рублёву, в том числе знаменитая «Троица», потрясающие фрески Новгорода, Владимира, Пскова. Но главной заслугой комиссии навсегда осталось раскрытие и реставрация Владимирской иконы Богоматери.

Реставраторы испытывали перед Владимирской иконой священный трепет. Ведь им предстояло прикоснуться к единственному произведению во всём мировом искусстве, которое на протяжении восьми веков находилось в центре жизни целого народа и олицетворяло переломные вехи в его истории. Уцелело ли хоть что-нибудь от подлинной, древней живописи? В тот первый миг, когда с иконы был снят оклад, никто этого не знал.

Потому как поверх красочного слоя иконы наносились закрепители: варёное масло-олифу, а потом лак, чтобы предохранить живопись. Лет через сто, когда этот защитный слой темнел от времени и грязи, икону «поновляли» — прописывали темперой прямо поверх него. При этом старались делать это по старым контурам, которые, правда, лишь угадывались под вековой грязью. Каждый новый слой вновь покрывали олифой. И так раз за разом на протяжении многих столетий.

Икона превращалась в «слоёный пирог», полный загадок. Что лежит под следующим слоем? Как определить самый ценный из них? То, что теперь специалисты называют расчисткой иконы, путём проб и ошибок научились делать только к началу XX века. Успех обеспечил союз реставраторов и искусствоведов. Первые стали «руками» этого сложнейшего процесса, а знатоки-искусствоведы — его «головой». Три месяца продолжалась кропотливая деятельность по реставрации, в марте 1919 года была закончена работа над иконой, Владимирская икона Божией Матери впервые предстала в том облике, который теперь знаком всему миру.

Анисимов писал: «Перед лицом таких икон, как Владимирская, легче всего понять, почему в истории христианства почитание Богоматери играет такую исключительную роль. (...) Человечество в образе Матери, скорбящей за распятого Сына, видело наиболее полное воплощение той стихии духа, которая зовётся любовью и только любовью и которая не знает ни закона справедливости, ни закона возмездия — никаких законов, кроме закона жалости и сострадания».

Летом 1919 года, почти сразу после завершения раскрытия Владимирской, Анисимов был арестован первый раз, тогда «ценного специалиста» вызволила жена Троцкого. Два года спустя — второй арест. Анисимова «постращали» и выпустили.

Как будто предчувствуя, что быть на свободе ему осталось недолго, Анисимов работает за троих. Он не только ведущий сотрудник Центральных реставрационных мастерских, но и основатель Отдела памятников религиозного быта Исторического музея. Именно там он хранит Владимирскую и другие шедевры иконописи, спасённые в годы Гражданской войны. Кроме того, учёный читает лекции в Московском университете, пишет научные работы и обивает пороги издательств в попытках опубликовать их в СССР. Но всё напрасно. В 1928 году главный труд своей жизни — исследование о «Владимирской Богоматери» — Анисимов издаёт в Праге.

К этому времени любые несанкционированные контакты с зарубежными учёными расцениваются ОГПУ как шпионаж, а публикация в эмигрантской прессе — как контрреволюция. 31 мая 1928 года Анисимов пишет в Прагу: «Мы переживаем сейчас очень тяжкое время, такое, какого не переживали со времён революции, когда аресты и убийства следовали одно за другим... Объявлена культурная революция, то есть уничтожение последних ещё уцелевших остатков общеевропейской и русской культуры... Не принимая никакого участия в политике, но стоя на страже культуры, чувствуешь себя уже обвиняемым и преследуемым, ждёшь и днём и ночью обыска, ареста, высылки или тюрьмы».

Шестого октября 1930 года искусствоведа арестовывают в третий и последний раз. Один из главных пунктов обвинения — публикация в Праге исследования о «Владимирской Богоматери». Приговор: десять лет с конфискацией имущества.

Анисимов отбывал наказание в Соловецком лагере особого назначения (Кемский лагпункт).

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв вспоминал: «Я сидел с ним несколько месяцев в одной камере в седьмой роте, где сейчас расположены запасники Соловецкого историко-архитектурного и природного музея. На Соловки он прибыл не ранее мая 1931 года. Его тотчас же выручил с „общих (физических) работ“ и устроил у себя заведующий музеем Соловецкого общества краеведения Николай Николаевич Виноградов. (...) В Соловецком музее на хорошо освещённых хорах надвратной Благовещенской церкви Анисимов реставрировал большого размера великолепную икону символического содержания. Когда мог, я приходил к нему на хоры и следил за его кропотливой работой. (...) Весной 1932 года на Соловки приехала „комиссия“ — какая, не знаю. Эта комиссия, зайдя в музей, пришла в ярость: „пропаганда религии“. Икону, которую Анисимов ценил особенно, считая её первой в ряду символических икон конца XV века, на его глазах разбили. Анисимов заболел сердцем. Музей закрыли. (...) Осенью 1932 года он работал уже на трассе Беломоробалтийского канала».

Из последнего следственного дела Анисимова, заведённого уже в лагере летом 1937 года: «Настроен резко антисоветски. В разговорах открыто выражает своё недовольство политикой советской власти. Пользуется громадным авторитетом среди окружающих его заключённых... Тройка НКВД Карельской АССР постановила: Анисимова Александра Ивановича расстрелять. 2 сентября 1937 года в 23 часа 30 минут приговор был приведён в исполнение»...

… Картина Б.М. Кустодиева «Портрет искусствоведа и реставратора Александра Ивановича Анисимова» поражает вдумчивым и сосредоточенным лицом А.И. Анисимова, напряженный непразднич­ный облик человека, о котором почти ничего не было известно.

Для портрета Б.М. Кустодиев использовал небольшой картон, размером 41,4 х 33 см, и написал его масляными красками. В отличие от многих других портретов Б.М. Кустодиева, здесь художник писал А. Анисимова «крупным планом». На портрете, в центре, занимая основную часть живописного поля, изображены подробно, в мельчайших деталях прописанные, голова и лицо, тонкая шея, свобод­ный ворот рубашки с округлыми, по моде тех лет, конца­ми воротничка и узкий, с маленьким узлом, повязанный галстук. Пиджак с обвисшими плечами ничем не выделяется, ни цветом, ни фасоном. За фигурой А. Анисимова - среднерусский пейзаж: излучина реки, пологий зе­леный берег с монастырскими постройками и закатный купол синего, покрытого облаками неба.

Более всего впечатляет направленный прямо на зрите­лей, почти в упор, взгляд Анисимова, его исхудалое лицо, большой открытый лоб и всклокоченные, неприглаженные волосы. Весь его облик передает натуру страстную, убежденную, непримиримую, каким и был Анисимов.

В январе 1920 года Анисимов пишет Кустодиеву: «Как можно жить еще в Питере и не умереть от голода и холо­да (о душевной тоске, о сердечной опустошенности я уже умалчиваю). В Товге и Костроме расчищал три чудотвор­ные иконы.

Когда я был в Костроме, стояли адские морозы (39 гра­дусов по Цельсию). Но мир вокруг был несказанно пре­красен, и я вспоминал Вас. Небо было ярко-ярко-синее, сияло солнце, и деревья, преимущественно березы, все были как сметаной облиты — так густ был иней...»

Кустодиев ответил Анисимову: «Жизнь здесь дошла до таких пределов тяготы, что даже и представить трудно, как мы ее переносим...

Как я завидую Вам и радуюсь за Вас, что Вы на приро­де и можете наслаждаться этой красотой зимы, о которой пишете! Ведь это самое мое любимое, эти морозные ска­зочные дни с инеем, этот звенящий воздух, этот скрип по­лозьев по хрустящему снегу и багровое в тумане солнце. Отдал бы остаток жизни за возможность еще раз пережить эту красоту, надышаться этим острым, разрывающим грудь морозным воздухом!»

Б.М. Кустодиев оставил нам потрясающий облик искусствоведа — страстного подвижника русской культуры и русского искусства, который после ареста на одном из допросов, сказал: «Желаю одного - куска хлеба и работы по своей профессии историка-иконоведа, связанной лишь исключительно с художественной частью искусства».

Когда представляешь жизнь и трагический конец Александра Ивановича Анисимова (полностью реабилитирован он был только в 1989 году), приходит на ум и в душу убеждение, что сре­ди искусствоведов были и есть настоящие герои.

 

Источники:

ЛЕБЕДЯНСКИЙ М. УДАЧА ХУДОЖНИКА И ДРАМА ИСКУССТВОВЕДА./ М. ЛЕБЕДЯНСКИЙ, доктор искусствоведения.// Юный художник. – 2007. - № 10. – с. 26-28. – (РАССКАЗ ОБ ОДНОЙ КАРТИНЕ)

http://otrok-ua.ru/sections/art/show/delo_o_restavracii.html фрагменты из книги «Дело о реставрации», автор Григорий Козлов