Рассказ Аксакова С.Т. о Зиме

 Художественное слово о Зиме
Рассказ Аксакова С.Т. о Зиме

Кугач Ю. Русская сказка. 1997

Аксаков С.Т.
Очерк зимнего дня (1858)
В 1813 году с самого Николина дня (Николин день — церковный праздник, справ­лявшийся 6 декабря по ст. стилю) устано­вились трескучие декабрьские морозы, особенно с зимних поворотов, когда, по народному выра­жению, солнышко пошло на лето, а зима на мо­роз. Стужа росла с каждым днем, и 29 декабря ртуть застыла и опустилась в стеклянный шар.
Птица мерзла на лету и падала на землю уже окоченелою. Вода, взброшенная вверх из стака­на, возвращалась оледенелыми брызгами и со­сульками, а снегу было очень мало, всего на вер­шок, и неприкрытая земля промерзла на три четверти аршина.
Врывая столбы для постройки рижного сарая, крестьяне говорили, что не запомнят, когда бы так глубоко промерзала земля, и надеялись в будущем году на богатый урожай озимых хлебов.
Воздух был сух, тонок, жгуч, пронзителен, и много хворало народу от жестоких простуд и воспалений; солнце вставало и ложилось с ог­ненными ушами, и месяц ходил по небу, сопро­вождаемый крестообразными лучами; ветер сов­сем упал, и целые вороха хлеба оставались неве­яными, так что и деваться с ними было некуда.
С трудом пробивали пешнями и топорами проруби на пруду; лед был толщиною с лишком в аршин, и когда доходили до воды, то она, сжа­тая тяжелою, ледяною корою, била, как из фон­тана, и тогда только успокаивалась, когда ши­роко затопляла прорубь, так что для чищения ее надобно было подмащивать мостки...

Гринев Станислав. К вечеру. 1995

...Великолепен был вид зимней природы. Мороз выжал влажность из древесных сучьев и ство­лов, и кусты и деревья, даже камыши и высокие травы опушились блестящим инеем, по которому безвредно скользили солнечные лучи, осыпая их только холодным блеском алмазных огней.
Красны, ясны и тихи стояли короткие зим­ние дни, похожие как две капли воды один на другой, и как-то невесело, беспокойно станови­лось на душе, да и народ приуныл.
Болезни, безветрие, бесснежие, и впереди бес­кормица для скота. Как тут не приуныть? Все молились о снеге, как летом о дожде, и вот, на­конец, пошли косички по небу, мороз начал сда­вать, померкла ясность синего неба, потянул за­падный ветер, и пухлая туча, незаметно надви­гаясь, заволокла со всех сторон горизонт.
Как будто сделав свое дело, ветер опять утих, и благодатный снег начал прямо, медленно, боль­шими клочьями опускаться на землю.
Радостно смотрели крестьяне на порхающие в воздухе пушистые снежинки, которые, снача­ла порхая и кружась, опускались на землю.
Снег начал идти с деревенского раннего обе­да, шел беспрестанно, час от часу гуще и сильнее.
Я всегда любил смотреть на тихое падение или опущение снега. Чтобы вполне насладиться этой картиной, я вышел в поле, и чудное зрелище представилось глазам моим: все безграничное пространство вокруг меня представляло вид снежного потока, будто небеса разверзлись, рас­сыпались снежным пухом и наполнили весь воз­дух движением и поразительной тишиной.
Наступали длинные зимние сумерки; падаю­щий снег начинал закрывать все предметы и бе­лым мраком одевал землю...

Попов П. Солнечная зима. 2005

Я воротился домой, но не в душную комнату, а в сад, и с наслаждением ходил по дорожкам, осыпаемый снежными хлопьями. Засветились огоньки в крестьянских избах, и бледные лучи легли поперек улицы; предметы смешались, уто­нули в потемневшем воздухе.
Я вошел в дом, но и там долго стоял у окош­ка, стоял до тех пор, покуда уже нельзя было различить опускающихся снежинок...
«Какая пороша будет завтра! — подумал я. — Если снег к утру перестанет идти, где малик (Малик — заячий след на снегу) — там и русак...» И охотничьи заботы и мечты ов­ладели моим воображением. Я особенно любил следить русаков, которых множество водилось по горам и оврагам, около хлебных крестьян­ских гумен.
Я с вечера приготовил все охотничьи припа­сы и снаряды; несколько раз выбегал посмотреть, идет ли снег, и, убедясь, что он идет по-прежне­му, так же сильно и тихо, так же ровно устилая землю, с приятными надеждами лег спать.
Длинна зимняя ночь, и особенно в деревне, где ложатся рано: бока пролежишь, дожидаясь белого дня. Я всегда просыпался часа за два до зари и любил встречать без свечки зимний рас­свет. В этот день я проснулся еще ранее и сейчас пошел узнать, что делается на дворе.
На дворе была совершенная тишина. Воздух стоял мягок, и, несмотря на двенадцатиградус­ный мороз, мне показалось тепло. Высыпались снежные тучи, и только изредка какие-то запоз­давшие снежинки падали мне на лицо.
В деревне давно проснулась жизнь; во всех избах светились огоньки и топились печи, а на гумнах, при свете пылающей соломы, молотили хлеб. Гул речей и стук цепов с ближних овинов долетал до моего слуха.
Я засмотрелся, заслушался и не скоро воро­тился в свою теплую комнату. Я сел против окош­ка на восток и стал дожидаться света; долго нельзя было заметить никакой перемены. Нако­нец показалась особенная белизна в окнах, побе­лела изразцовая печка, и обозначился у стены шкаф с книгами, которого до тех пор нельзя было различить.
В другой комнате, дверь в которую была от­ворена, уже топилась печка. Гудя и потрескивая и похлопывая заслонкой, она освещала дверь и половину горницы каким-то веселым, отрадным и гостеприимным светом.
Но белый день вступал в свои права, и осве­щение от топящейся печки постепенно исчеза­ло. Как хорошо, как сладко было на душе! Спо­койно, тихо и светло! Какие-то неясные, полные неги, теплые мечты наполняли душу...

 

Ананьин В.К. Зима в Саянах. 1997

Аксаков С.Т.
Отрывок из очерка «Буран» 1856 год
Снеговая белая туча, огромная, как небо, обтянула весь горизонт и последний свет красной, погорелой вечерней зари быстро задернула густою пеленою. Вдруг настала ночь... наступил буран со всей яростью, со всеми своими ужасами. Разыгрался пустынный ветер на приволье, взрыл снеговые степи, как пух лебяжий, вскинул их до небес... Все одел белый мрак, непроницаемый, как мрак самой темной осенней ночи! Все слилось, все смешалось: земля, воздух, небо превратились в пучину кипящего снежного праха, который слепил глаза, занимал дыханье, ревел, свистал, выл, стонал, бил, трепал, вертел со всех сторон, сверху и снизу, обвивался, как змей, и душил все, что ему ни попадалось.
 Сердце падает у самого неробкого человека, кровь стынет, останавливается от страха, а не от холода, ибо стужа во время буранов значительно уменьшается. Так ужасен вид возмущения зимней северной природы. Человек теряет память, присутствие духа, безумеет... и вот причина гибели многих несчастных жертв.
 Долго тащился наш обоз с своими двадцатипудовыми возами. Дорогу заносило, лошади беспрестанно оступались. Люди по большей части шли пешком, увязали по колено в снегу; наконец, все выбились из сил; многие лошади пристали. Старик видел это, и хотя его серко, которому было всех труднее, ибо он первый прокладывал след, еще бодро вытаскивал ноги - старик остановил обоз. "Други, - сказал он, скликнув к себе всех мужиков, - делать нечего. Надо отдаться на волю божью; надо здесь ночевать. Составим возы и распряженных лошадей вместе, кружком. Оглобли свяжем и поднимем вверх, оболочем их кошмами, сядем под ними, как под шалашом, да и станем дожидаться свету божьего и добрых людей. Авось не все замерзнем!"
 Совет был странен и страшен; но в нем заключалось единственное средство к спасенью. По несчастью, в обозе были люди молодые, неопытные. Один из них, у которого лошадь менее других пристала, не захотел послушаться старика. "Полно, дедушка! - сказал он. - Серко-то у тебя стал, так и нам околевать с тобой? ты уже пожил на белом свету, тебе все равно; а нам еще пожить хочется. До умета верст семь, больше не будет. Поедем, ребята! Пусть дедушка останется с теми, у кого лошади совсем стали. Завтра, бог даст, будем живы, воротимся сюда и откопаем их". Напрасно говорил старик, напрасно доказывал, что серко истомился менее других; напрасно поддерживал его Петрович и еще двое из мужиков: шестеро остальных на двенадцати подводах пустились далее.
 Буран свирепел час от часу. Бушевал всю ночь и весь следующий день, так что не было никакой езды. Глубокие овраги делались высокими буграми... Наконец, стало понемногу затихать волнение снежного океана, которое и тогда еще продолжается, когда небо уже блестит безоблачной синевою. Прошла еще ночь. Утих буйный ветер, улеглись снега. Степи представляли вид бурного моря, внезапно оледеневшего... Выкатилось солнце на ясный небосклон; заиграли лучи его на волнистых снегах. Тронулись переждавшие буран обозы и всякие проезжие.