Народное вече. Картина А. Васнецова

Автор текста Князьков С.А.

Источник: Князьков С.А. Вече./ С.А. Князьков.// Юный художник. – 1991. - № 9. – с.24 – 27. – (Картины по русской истории)

А. Васнецов. Вече

На картине изображено ве­че в одном из городов Киевской Руси, в Переяславле Южном, например в XI веке или в самом начале XII века. Вечем называлась тогда сходка взрослых домохозяев, жителей города для решения сообща каких-ли­бо дел или случаев  их городской совместной жизни. Происходило вече обыкновенно на площади города, воз­ле соборного храма, как это видно на картине, где храм изображен по тем намекам, какие находим в лицевом, то есть иллюстрированном, житии св. Бо­риса и Глеба.

Налево, на заднем пла­не, городская деревянная стена, по­строенная по земляному валу. На­право, против собора «бильница», где вместо колоколов висят «била» — чу­гунные или железные доски разной формы. Звонарь ударами в них сзывает народ, бегущий на вече по улице вправо от собора. На «степени», особо устроенном возвышении, оратор что-то говорит собравшемуся народу, указывая на князя и старших дружин­ников его, сидящих на лавках воз­ле степени. Кругом люди, вниматель­но, кто соглашаясь, кто недовольный, слушающие, что говорит оратор со степени. Справа бегут запоздавшие: один тащит на спине бочку для того, чтобы, став на нее, лучше все видеть и слышать, другой бежит со скамейкой под мышкой. Те, кто при­шел раньше, заполняет «сход» — по­катый помост, ведущий на башню. В одеждах преобладают типичные для того времени, как можно судить по лицевым изображениям в рукописях и на иконах, шитые белые рубахи, и на головах колпаки и шляпы «земли гре­ческой»...

Обычай решать на сходке все общие дела — очень древний. Еще когда лю­ди жили отдельными родами и племе­нами, главы отдельных семей и родов сходились в известные дни для разговоров сообща относительно дел, касавшихся всего племени.

В IX и X веках Русская земля распа­далась на городовые волости, то есть округа. Главный город волости назы­вался старшим или великим, а если в волости были еще города, то они счи­тались младшими и носили название пригородов. Летопись, рассказывая о государственном устройстве Русской земли тех времен, говорит, что «изна­чала» все волости «яко же на думу на веча сходятся» и что в старейшем городе каждой волости постановят, «на том и пригороди стануть». В X ве­ке в городах Русской земли утвер­дились пришлые варяжские князья, и тогда государственную власть в областях Русской земли XI—XII веков стали представлять собой князь и вече. Это были две власти, равные между собой и действовавшие согласно ради взаимой выгоды. Когда же со­гласие нарушалось, то торжествовала та сторона, которая оказывалась сильнее: князь, обладавший сильной дружиной, мог заставить вече подчи­ниться своей воле; ,/сильное своим единством, согласием, богатое людьми и деньгами вече могло не только за­ставить князя исполнять то, что ему, вечу, желательно, но бывало в состоя­нии выгнать из своего города князя, «показать ему путь», как тогда говори­ли.

Итак, в Русской земле в XI и XII ве­ках вече правило волостью рядом с князем, и, конечно, строгого разде­ления власти веча и князя не могло существовать в то время. Люди тогда жили не по писаному закону, а по обычаю, одинаково обязательному и для князей, и для народа, но не вносившему никакого строгого распо­рядка в течение дел. Взаимные чувства народа и князя определяли все в их отношениях как правителей. Лю­бил народ князя, как, например, киевляне любили Мономаха или сына его Мстислава,— и никаких разногла­сий не возбуждалось; а был князь не по нутру народу в силу своего поведения или характера, и тогда столкновения его с вечем бывали час­ты и не всегда оканчивались благо­получно для князя.

У князей был свой распорядок того, как им владеть землей. Князья, потом­ки Рюрика, «володели» Русской зем­лей всем родом, все сообща, и стара­лись обыкновенно размещаться по городам по старшинству. Чем старше был князь, тем более выгодный и до­ходный город приходилось ему зани­мать. Умирал самый старший, зани­мавший киевский стол, на его место становился следующий за ним по стар­шинству, и за ним так, лествицей, передвигался по городам весь княже­ский род. Но этот порядок легко путался. С ростом княжеского рода перестали ясно различать, кто старше, кто моложе из князей; поднялись не­скончаемые споры из-за старшинства. Самые города с течением времени тоже нарушались в степени своей доходности; богатый прежде город становился беднее, и, по обычаю, стар­шему князю приходилось тогда поки­дать богатый младший город для бед­ного старшего. Все это и создало ту кровавую путаницу, которую приня­то называть временем княжеских усобиц.

В это-то смутное время веча городов и стали решительно высказываться в пользу тех князей, каких сами хотели иметь, мало считаясь с запутавшимся княжеским обычаем занимать города по старшинству. Когда умирал князь, горожане собирались на вече и сгова­ривались, кого из князей звать к себе, если ближайший по старшинству был не по нраву и если под силу было городу не допустить его к себе. Оста­новившись на каком-нибудь известном им князе, горожане посылали сказать ему:

— Пойди, княже, к нам! Нашего князя Бог поял, а мы хощем тебя, а иного не хощем!

Когда князь приезжал в город, вече целовало ему крест на верность, а князь целовал крест перед вечем в том, чтобы ему «любити народ и никого же не обидети».

Так, например, рядились киевляне в 1146 году с князем Игорем, вместо которого на вече присутствовал, за­мещая Игоря, его брат Святослав.

— Ныне, княже Святославе,— го­ворили киевляне,— целуй нам хрест из братом своим (за брата своего): аще кому нас будет обида, то ты прави!

Святослав на это отвечал:

— Яз целую хрест за братом сво­им, яко не будет насилья никоторого же.

Затем киевляне целовали крест Иго­рю.

Заключая «ряд» с князем, горожане уговаривались, какой доход должен получать князь с города, как он дол­жен судить, сам ли, или через тиунов своих, то есть особых, князем назна­ченных судей; уговаривались далее о том, чтобы князь поручал управление отдельными частями страны мужам добрым и справедливым, и т. п.

По своей форме вече было непосред­ственным участием народа в государ­ственном управлении, а не через пред­ставителей. Участвовать на вече имел право каждый свободный взрослый и материально независимый горожанин. Но это право никого и ни к чему не обязывало. «Людин» мог пойти на ве­че, а мог и не пойти, мог там стоять и молчать, мог и говорить, отстаивая полюбившееся ему мнение. Созыва­лись веча, смотря по надобности: в одну неделю могло быть несколько вечевых собраний, а иной раз и в целый год не созывалось ни одного. Обыкновенно вече созывалось по почи­ну городовой старшины или князя. Созывалось вече или по звону особого колокола, или через герольдов — би­рючей. Сходилось на вече обыкновен­но «многое множество народа», и, конечно, такие собрания могли поме­щаться только под открытым небом.

Во всех городах были постоянные места для вечевых собраний, но вече могло собраться и на других местах, если это почему-либо было удобнее. Так, в 1147 году киевляне собира­лись на вече раз под Угорским, дру­гой — у Туровой божницы, несмотря на то, что у собора св. Софии было место, издавна предназначенное для вечевых собраний: там были даже поделаны скамьи, на которых вечники могли сидеть. Случалось и так, что горожане, разделившись резко в мне­ниях, собирали одновременно два веча в разных местах.

Особого порядка совещаний на вече не было. Как только соберется народ и наполнит площадь, так и начиналось обсуждение дела. Конечно, не все соб­равшиеся на вече в один голос гово­рили и решали все дела; из всего «многолюдства» выделялись наиболее решительные, смелые и лучше пони­мавшие дело, они-то вели весь раз­говор.

Размещались на вече люди в не­котором порядке. В середине, ближе к князю и епископу и к выборной городской старшине — посаднику и тысяцкому — собирались те, кто поль­зовался большим значением в городе или за свое богатство, или за заслуги, или по преклонному возрасту. В этой сравнительно небольшой кучке и со­средоточивалось все обсуждение дела, а толпа присоединялась к какому-либо одному из мнений, и тогда оно торжествовало. Бывало, разумеется, и так, что толпа, возмущенная или раз­драженная тем делом, которое обсуж­далось, и пришедшая на вече с заранее решенным мнением, заставляла «луч­ших людей» принять то, что она при­несла с собой, быть может, после долгих предварительных рассуждений по дворам и горницам. При таких условиях вече становилось иногда слишком шумным и беспорядочным сборищем, и тогда «людие, по словам летописи, (были) яко избеснеша, яко звери дикий, и речи слышати не хотя-ху, бияху в колоколы, кричаху и ла-яху...».

При обсуждении дел никакого под­счета голосов не велось, и требо­валось всегда или единогласное реше­ние, или такое большинство, которое было бы ясно видно и без всякого подсчета голосов. Решение веча, та­ким образом, действительно исходило от всего города. Единогласие полу­чалось мирным путем, если успевали сговориться и поставить на чем-нибудь одном, но если страсти разгорались, то дело решал не словесный бой, а кулаки и топоры. Никаких записей того, что происходило на вече, не велось; что касается до самого поряд­ка совещаний, то он был изустный и не был заключен ни в какие формы. Ни председателя, ни руководителя прений не было — по крайней мере, летопись совершенно не указывает на суще­ствование их. Первый вопрос предла­гался вечу обыкновенно тем, кто его созвал,— князем, посадником или кем иным, а затем начиналось самое сове­щание. Есть указания в летописях, что люди богатые подкупали людей бед­ных для того, чтобы они своим говором и криком на вече заглушали речи противников и способствовали прове­дению мнений тех, кто подкупал их.

Так как на вечевых собраниях не требовалось присутствия определен­ных лиц «в определенном числе, а нужно было только, чтобы присутствующие были горожане, то состав веча бывал очень непостоянен в своих ре­шениях. Сегодня собрались в таком соотношении, что большинство выска­зывается за известную меру, а на­завтра созвонили вече, собрались в большинстве противники принятого вчера решения, и вот принято вместо вчерашнего решения — противопо­ложное ему. Но даже и в таких слу­чаях, когда вече собиралось одно­родное, оно настолько зависело от на­строения духа подвижной массы своих членов, что очень легко меняло свои решения. Такой порядок вещей очень способствовал развитию известной партийности в среде горожан и созда­вал очень обостренную партийную борьбу.

Кроме избрания князя, вече, как высшее правительственное учрежде­ние, как правительство само, решало вопросы о войне и мире. Но вопрос о войне и мире решал также и князь. Как устраивались в этом вопросе обе власти? Дело в том, что князь и вече ведали войны, так сказать, различного характера. Если князь вел войну на свой страх и риск, то вече в нее не вступалось, если же князь требовал помощи горожан, то вершителем вопроса войны или мира и с ре­шающим голосом становилось и вече.

Летопись рисует нам не одну карти­ну взаимоотношений князя и веча на почве вопросов войны и мира. В 1147 году шла борьба между старшим внуком Мономаха, Изяславом, и его дядей, младшим сыном Мономаха, Юрием. Старинные противники Мономаховичей, черниговские Ольговичи, предложили союз Изяславу. Изяслав, рассказывает летопись, созвал бояр своих, всю дружину свою и всех киевлян, то есть вече, и сказал им:

— Вот я с братией моей хотим пойти на дядю своего к Суздалю. Пойдут с нами и Ольговичи.

Киевляне на это ответили:

— Князь! Не ходи на дядю своего в союзе с Ольговичами, лучше уладь с ним дело миром. Ольговичам веры не давай и в одно дело с ними не путайся.

- Они крест мне целовали,— от­вечал Изяслав,— и мы сообща поре­шили этот поход; не хочу менять моего решения, а вы помогите мне.

— Князь,— сказали тогда киевля­не,— ты на нас не гневайся: не пойдем с тобой — не можем поднять руку на Владимирово племя. Вот если на Ольговичей, так с детьми пойдем.

Тогда Изяслав решил идти один с дружиной и охотниками, кликнув клич по них:

— А тот добр, кто по мне пойдет!
Воинов-охотников собралось много, и Изяслав двинулся в поход. Но киев­ляне оказались правы — Ольговичи нарушили крестное целование и изме­нили Изяславу. Положение, в котором очутился Изяслав, оказалось крайне опасным. Тогда он отправил в Киев двух посланцев — Добрынку и Ради-ла. Посланцы явились к наместнику Изяслава, его брату Владимиру, и к киевскому тысяцкому Лазарю. По­сланным своим Изяслав так наказы­вал сказать брату своему Владимиру:

— Брате! Еди к митрополиту и сзови кыяны вся, ать молвита си мужа лесть черниговских князий!

Владимир поехал к митрополиту и созвал — «повабил» — киевское вече. И вот, повествует летопись, «придоша кыян много множество народа и седоша у святое Софьи. И рече Володимер к митрополиту:

— Се прислал брат мой два мужа кыянины, ать (то есть — пусть) мол­вят братье своей.

И выступи Добрынка и Радило и рекоста:

— Целовал тя брат, а митрополиту ся поклонял, и Лазаря целовал, и кыяны все.

Рекоша кыяне:

— Молвита, с чим вас князь при­слал?

Посланные изложили тогда то, что велел им сказать Изяслав, и от имени князя звали городское ополчение идти к Чернигову:

— А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову; кто имеет конь, ли не имеет кто, ино в лодье: ти бо (то есть — черниговцы) не мене единаго хотели убить, но и вас искоренити.

Таким образом, требуя помощи го­рожан, князь указывает, что теперь поход не его только личное дело, но и дело города.

Вече зашумело:

— Рады, что Бог избавил тебя и братии наших от великой напасти. Идем по тебе и с детьми, как ты того хочешь.

Но тут поднялся один человек и ска­зал:

- Хорошо. Пойдем за князем, но подумаем, и вот о чем. У нас здесь сидит у св. Феодора (то есть в мона­стыре) враг нашего князя Игорь. Помните, как восемьдесят лет тому назад отцы наши вывели не из мона­стыря, а из темницы князя Всеслава и посадили его на место Изяслава Ярославича, и что было, когда вернул­ся Изяслав. Как бы не случилось и теперь того же. Мы уйдем к Чернигову, а сторонники Игоря призовут его и сделают князем. Пойдем сначала убьем Игоря, а потом и двинемся к Чернигову.

Против этого предложения восстали и митрополит, и тысяцкий Лазарь; говорили против же старый тысяцкий Владимир и некто Рагуйло. Но толпа не слушала их и пошла убивать Игоря. Война, начатая с согласия веча, прекращалась, если народ требовал заключения мира. В таких случаях вече властно говорило князю:

— Мирися или промышляй о себе сам.

Точно так же, если князь хотел мириться против воли веча, то слышал такой ответ:

— Аще ты мир даси ему. но мы ему не дамы!

Во время похода князю тоже прихо­дилось считаться с желаниями го­рожан. В 1178 году князь Всеволод не хотел брать приступом город Тор­жок. Это возбудило неудовольствие городского полка:

— Мы не целоваться с ними при­ехали,— сказал полк,— они, князь, лгут Богу и тебе! — и город был взят приступом.

Так сосуществовали в правительст­ве киевских времен два начала — князь и вече. Сосуществование их по­коилось на единении их, на их со­гласии, которое создавалось на почве нужды друг в друге и иногда оформля­лось даже договором с крестным цело­ванием. Права обеих частей прави­тельства были, в сущности, одина­ковы. Но князь, так сказать, суще­ствовал и проявлялся постоянно, вече же созывалось не всегда, действовало с перерывами. В силу одного этого такие постоянные дела, как суд, управ­ление, конечно, должны были более сосредоточиваться в руках князя, и вече почти не вмешивалось в них. Оно требовало от князя правого суда, но жаловаться вечу на суд князя было не в обычае. Оставаясь постоянно во главе текущих дел, князь не был из­бавлен от известного контроля своих деяний со стороны веча. Этот контроль устанавливался сам собой в силу гласности и несложности всех дел тог­дашнего государственного строитель­ства, а затем он обеспечивался уча­стием лучших горожан и избранной городской старейшины в постоянном совете князя, в его думе с дружиной.